Original Music Composer
Маша приезжает в Ялту. В октябре. В Москве у нее вполне благополучная жизнь: друзья, муж, собака, заботливые родители. Но сама Маша — все еще лишь подобие личности. Нариман появляется на ее пути случайно. Она ищет что-то, но каждый шаг на пути этого поиска кажется неверным. Лишь одна ниточка — смутный образ человека по имени Сережа — постоянно всплывает в сознании Маши. Она ищет Сережу во всех, кто окружает ее. Она ищет ответы в других и убегает от себя. Она смотрит на Наримана и его братьев. Видит их красоту, нежность, сомнение и боль. Сережа зовет Машу, он улыбается ей. Вернуться к нему страшно. Но она делает шаг к нему. А значит — к себе. И кто он — ее Сережа? Почему он рядом с ней?
Маша приезжает в Ялту. В октябре. В Москве у нее вполне благополучная жизнь: друзья, муж, собака, заботливые родители. Но сама Маша — все еще лишь подобие личности. Нариман появляется на ее пути случайно. Она ищет что-то, но каждый шаг на пути этого поиска кажется неверным. Лишь одна ниточка — смутный образ человека по имени Сережа — постоянно всплывает в сознании Маши. Она ищет Сережу во всех, кто окружает ее. Она ищет ответы в других и убегает от себя. Она смотрит на Наримана и его братьев. Видит их красоту, нежность, сомнение и боль. Сережа зовет Машу, он улыбается ей. Вернуться к нему страшно. Но она делает шаг к нему. А значит — к себе. И кто он — ее Сережа? Почему он рядом с ней?
The last film in Vidokle's trilogy on Cosmism is a meditation on the museum as the site of resurrection-a central idea for many Cosmist thinkers, scientists and avant-garde artists. Filmed at the State Tretyakov Gallery, the Moscow Zoological Museum, The Lenin Library, and the Museum of Revolution, the film looks at museological and archival techniques of collection, restoration and conservation as a means of the material restoration of life, following an essay penned by Nikolai Federov on this subject in the 1880s. The film follows a cast comprised of present-day followers of Federov, several actors, artists and a Pharaoh Hound that playfully enact a resurrection of a mummy, a close examination of Malevich's Black Square, Rodchenko's spatial constructions, taxidermied animals, artifacts of the Russian Revolution, skeletons, and mannequins in tableau vivant-like scenes, in order to create a contemporary visualization of the poetry implicit in Federov's writings.
