Christa Mühl

Перед Сочельником пути многих людей пересекаются. У каждого из них в этот день своя особенная история ... Врач детской поликлиники с радостным сердцем покидает больницу утром 24 декабря. Родители маленького Матиаса снова помирились. На прощание привратник преподносит ей шоколадного Деда Мороза, которого часто следует проходить в этот день: при той или иной мимолетной встрече, в качестве милого жеста для других. Судьба играет немного Кнехта Рупрехта и раздает его дары. Два одиноких сердца спешат спастись от праздничной суеты. Несчастный случай сводит их обоих вместе. За бутылку игристого вина в этом испуге сладкий шоколадный мужчина меняется на разведенного мужа Ильзы, которого каждый год в одно и то же время тянет обратно к семье на колени.

Перед Сочельником пути многих людей пересекаются. У каждого из них в этот день своя особенная история ... Врач детской поликлиники с радостным сердцем покидает больницу утром 24 декабря. Родители маленького Матиаса снова помирились. На прощание привратник преподносит ей шоколадного Деда Мороза, которого часто следует проходить в этот день: при той или иной мимолетной встрече, в качестве милого жеста для других. Судьба играет немного Кнехта Рупрехта и раздает его дары. Два одиноких сердца спешат спастись от праздничной суеты. Несчастный случай сводит их обоих вместе. За бутылку игристого вина в этом испуге сладкий шоколадный мужчина меняется на разведенного мужа Ильзы, которого каждый год в одно и то же время тянет обратно к семье на колени.

Мексика во время Второй мировой войны: гончар Бенито продает свои изделия на Меркадо в Мехико . Его клиенты покупают его блюда из-за темно-синего рисунка. Однако внезапно он больше не может получить синюю краску: это война, и товары немецкой компании, производившей синюю краску, больше не разрешено продавать из-за торгового эмбарго против Германии. Использование другого цвета, кроме синего, исключено. Аптекарь Бенито предлагает ему другие оттенки синего, но его клиенты хотят только его синего цвета, и «не только тот, который называют синим только потому, что другое имя не готово, они называют его синим, но он не открывает ваше сердце». о том, что предлагает аптекарь Бенито, не может быть и речи.

Мексика во время Второй мировой войны: гончар Бенито продает свои изделия на Меркадо в Мехико . Его клиенты покупают его блюда из-за темно-синего рисунка. Однако внезапно он больше не может получить синюю краску: это война, и товары немецкой компании, производившей синюю краску, больше не разрешено продавать из-за торгового эмбарго против Германии. Использование другого цвета, кроме синего, исключено. Аптекарь Бенито предлагает ему другие оттенки синего, но его клиенты хотят только его синего цвета, и «не только тот, который называют синим только потому, что другое имя не готово, они называют его синим, но он не открывает ваше сердце». о том, что предлагает аптекарь Бенито, не может быть и речи.

Kollwitzplatz, Prenzlauer Berg: Children are playing and climbing all over the monument to Käthe Kollwitz, frowning adults are watching them. What would Gustav Seitz, the creator of the sculpture, say? Christa Mühl has asked him but reveals his answer only when the adults have finally disappeared. Until then, she constructs explosive matter as light as a feather, set to Belgian cembalo jazz and with the perky montage style that characterises her early documentary work. After Karl-Eduard von Schnitzler himself had the most controversial scene cut, the film could be broadcast on television and triggered a lively discussion about the practical value of art.

Kollwitzplatz, Prenzlauer Berg: Children are playing and climbing all over the monument to Käthe Kollwitz, frowning adults are watching them. What would Gustav Seitz, the creator of the sculpture, say? Christa Mühl has asked him but reveals his answer only when the adults have finally disappeared. Until then, she constructs explosive matter as light as a feather, set to Belgian cembalo jazz and with the perky montage style that characterises her early documentary work. After Karl-Eduard von Schnitzler himself had the most controversial scene cut, the film could be broadcast on television and triggered a lively discussion about the practical value of art.